Виктор Брегеда  — художник, имя которого известно далеко за пределами отечества, а полотна находятся в частных собраниях коллекционеров в разных странах, встречает 2011 год в Таганроге. Он хочет, коль скоро появится такая возможность, построить здесь современную галерею, но пока фантастические образы, нередко возникающие в его снах, материализуются лишь в пространстве холста. Мастер сновидений поделился воспоминаниями о прошлом и некоторыми картинами будущего.

---

Собственно, граница между временами весьма размыта. Примерно также, как на картинах, где очертания одних предметов незаметно перетекают в нечто совершенно иное.

— В школе на уроках я рисовал мифических существ, несуществующих животных, — вспоминает Виктор Брегеда. – Моими учителями живописи были картины известных художников, я подолгу разглядывал их в музеях и понимал, как рождалась эти творения.

— Вокруг, между тем, стоял непоколебимый соцреализм. Вы с ним как-то сосуществовали?

— Да, вполне. Работал, как говорится, по специальности. Вся классика советского плаката, кумачовые коммунистические лозунги, агитпроповские афиши…

— И портреты Ильича?

— Как без них…

— Кстати, не возникало мыслей поместить теперь вождя пролетариата в один из ваших фантастических ландшафтов?

— Воздерживаюсь. Это, пожалуй, откровенный кич. Ещё – у меня нет мрачных и пугающих картин. У однажды написанного мною портрета Воланда оказалась странная судьба. Человек, который его приобрёл, пытался потом избавиться от этой картины. Она меняла владельцев. В конце концов, мне даже предлагали вернуть работу обратно.

— Вы, случайно, не атеист?

— Совсем наоборот. Я скорее – теист, изучающий разные религии и признающий существование единого божественного начала, творца если хотите…

— А что нужно для вашего творчества? Особые условия? Вдохновение?

— Просто условия для работы. Вдохновение есть всегда, его не нужно ждать.

— Сюжеты многих ваших картин сложны и многозначны, их впору разгадывать как изящные культурологические и философские ребусы. Вы осознанно конструируете сценарии, придавая им впоследствии художественную форму?

— Отнюдь. Порой я переношу на холст образы сновидения, ускользающие и трудноуловимые. Пытаюсь найти гармонию красок и форм. Сюжеты появляются сами собой. Даже не знаю откуда.

— Бывает, что вам заказывают какие-то определённые картины?

— Случается, просят даже повторить какую-то из прежних работ. Правда, точной копии никогда не бывает в таких случаях. Всё равно картина будет иной.

— Сказывается ли на вашем творчестве то, где вы находитесь?

— Да, вот, когда я оказался на Гавайях, изменилась даже цветовая гамма картин. Прежняя «степная» — желтовато-серая сменилась на более яркую. А сейчас после нескольких месяцев жизни здесь замечаю, что происходит обратный процесс.

— С чего и как начался этот «гавайский период»?

— В начале 2000-х годов, благодаря сети Интернет. Тогда друзья помогли мне сделать сайт www.bregeda.com. И в то же время один довольно крупный американский бизнесмен, владелец частной картинной галереи, видимо, в поисках новых художников, обнаружил мои работы. Я получил приглашение и возможность пожить на островах, подписав определённое соглашение.

— С этим американским партнёром какие-то обязательства вас связывают и по сей день?

— Да, причём условия этого контракта, который я подписал десять лет назад, оказались достаточно жёсткими. Но понял я это уже гораздо позже, когда разобрался, как устроен западный арт-бизнес.

— И в чём его основное отличие от отечественного, коль скоро таковой имеется?

— Основное отличие, на мой взгляд, в том, что в Штатах продаются, причём весьма успешно, репродукции, изготовленные на холсте полиграфическим способом. Они, в отличие от подлинников, доступны «рядовым коллекционерам» и стоят от полутора до двух с половиной тысяч долларов. Отношение к таким картинам очень уважительное, ничего общего с бытующим у нас понятием «постер». Особенно, если на репродукции стоит авторская подпись. И продажи таких репродукций приносят основную прибыль.

— Но «тираж» таких картин ограничен?

— Конечно, и правильнее называть их – жикле. Качество печати очень высокое, так что отличить печатную копию от оригинала порой может только эксперт. Жикле с оговоренными условиями тиража называются limited edition art prints.


Это номерные копии, они позиционируются, по сути, как особый вид искусства. У нас, как вы знаете, всё иначе. Во всяком случае, пока. Копии не пользуются спросом. А подлинники стоят как репродукции. 

— Публика отличается столь же разительно?

— Нет, зрители довольно похожи. Только западная публика более эмоциональна. Там, к примеру, могут подойти и обнять художника, выражая свои чувства. Здесь видел только отпечатки губной помады на картинах после выставки. Но всё равно – приятно…

— Ощущения во время заокеанской жизни?

— Тоска по родным местам. Вообще, это очень противоречивые чувства. Потому что, когда приезжаешь сюда, наваливается весь негатив, о котором забываешь, пока находишься вдалеке. Грязь, неустроенность, бескультурье, увы, сразу едва выходишь из Шереметьево. Но я ищу и нахожу здесь то, чего мне не хватало, когда я жил в Штатах. 

— В какой части света хочется побывать?

— В Европе, где я ещё ни разу не был.

— И с каким цветом она у вас ассоциируется?

— С серым.

— В этом смысле, Таганрог, быть может, вполне европейский город. Кстати, достаточно ли в городе, по-вашему, количество и качество выставочных залов, где могли бы экспонироваться произведения современного искусства?

— Думаю, что нет. Современная галерея в Таганроге, по-моему, нужна. И как только появится возможность, постараюсь её построить. Это будет пространство, в котором произведения не только выставляются, но и создаются. На глазах публики.

— Такое возможно? 

— Да, и за рубежом подобное шоу пользуется большой популярностью. Я пробовал так работать. Сначала была некоторая скованность, но потом пришло совершенное иное, волнующее ощущение. Это доставляет творческое удовольствие. Так что я иногда рисую в Таганроге в одном из местных кафе, поставив там небольшой мольберт.

Смотреть!